Крах операции «Эдельвейс» - Страница 36

Осадное положение в городе еще не было снято, повсюду видны следы недавних бомбардировок, артобстрелов. Но руки горожан, истосковавшиеся по работе, уже приводили в порядок улицы и площади. С проезжей части убирались противотанковые ежи, с трамвайных путей исчезли горы булыжника, продавались газеты, открывались магазины, аптеки, учреждения. На площадь возле здания русского драматического театра наши тягачи доставляли из Гизели подбитые немецкие танки, автомашины, зенитки, исковерканные фюзеляжи «мессершмиттов». Здесь должна была открыться выставка фашистской трофейной техники.

В один из дней я проехал по Военно-Грузинской дороге к Крестовому перевалу, чтобы проверить состояние этой важной магистрали. Извилистая трасса, прорезавшая Главный Кавказский хребет, превратилась в неприступную полосу. По обочинам дороги — контрольные посты часовых, которые проверяли документы, в глубоких горных нишах — видны стволы противотанковых пушек. За «Чертовым мостом» в скалах пробиты щели дотов.

Нашей машине то и дело приходилось останавливаться, ждать, пока по дороге не пройдут отряды бойцов, автомашины, груженные боеприпасами, продовольствием, повозки, запряженные круторогими волами.

В стороне — полуразваленные зубчатые бастионы «замка царицы Тамары».

Перед глазами отчетливо всплыл один случай, который несколько месяцев назад произошел вот здесь, возле этого древнего замка.

Из штаба Закавказского фронта, располагавшегося в Тбилиси, я ехал в предгорья Кавказа, чтобы встретиться с генералом И. И. Масленниковым, посмотреть, как идет строительство оборонительных рубежей.

Из Тбилиси до Орджоникидзе Военно-Грузинская дорога сначала берет стремительный разбег, взбирается на вершину Крестового перевала, а затем, замысловато петляя, словно соперничая с Тереком, уходит вниз. Она то вплотную прижимается к горным кряжам, то подходит к руслу реки. Дорога очень живописная, богатая впечатлениями, но утомительная, «выматывающая».

Выехали мы из Тбилиси во второй половине дня и пока петляли по серпантину дороги, не заметили как в ущелье со всех сторон вползли густые вечерние сумерки. Шофер, напрягаясь, осторожно вел машину, временами показывая военным патрулям пропуск.

Когда миновали Казбеги, стало совсем темно. Стал накрапывать мелкий дождик. Из ущелья, как из аэродинамической трубы, тянуло ледниковым холодом, саманным дымком.

Возле «замка царицы Тамары» путь нам неожиданно перекрыли скрипучие повозки, запряженные низкорослыми кавказскими лошадками и упрямыми волами.

Мой адъютант направился в сторону растянувшегося обоза и вскоре доложил:

— Товарищ командующий! Бойцы хозвзвода везут из горных селений продовольствие для войсковых частей. Придется немного задержаться, дорога закупорена повозками, а объезжать стороной нельзя: с одной стороны — скалы, с другой — обрыв…

«Ну что ж, раз другого выхода нет, — решил я, — будем ждать».

Выйдя из машины, мы решили немного размяться. Подошли к застрявшему обозу, чтобы узнать, в чем дело. Вокруг темно, хоть глаз коли, лишь языки маленького костра выхватывали из темноты нагромождения скал.

Почувствовав, что из-под брезента идет запах свежеиспеченного хлеба, я обратился к одному из бойцов:

— Товарищ боец! Не угостите ли хлебом? Проголодались мы… — Тот сначала замешкался, а затем отчеканил:

— Никак нет, товарищ генерал! Довольствие государственное, военное, не имею права. А вот из собственных, личных запасов могу предложить.

И протянул нам завернутый в платок пахучий кукурузный чурек и кружок солоноватого осетинского сыра. Признаться, может быть, от того, что в Тбилиси мы ограничили свой обед только крепким чаем с бутербродами, а, может быть, и еще почему-то, но угощенье солдата показалось нам тогда необыкновенно вкусным.

* * *

15 ноября 1942 года я вылетел с докладом в Москву, в Ставку Верховного Главнокомандования. Прежде чем попасть в столицу, нашему самолету пришлось сделать солидный крюк. Летели мы через Баку, Астрахань, Куйбышев, садились на временные полевые аэродромы, затерянные среди равнинных полей России. Наконец — под крылом мелькнули тусклые посадочные огни Подмосковного Центрального военного аэродрома…

И вот я снова в Москве, в Кремле, в приемной Верховного Главнокомандующего. Ждать пришлось недолго. И. В. Сталин принял меня сразу.

Был поздний час. В просторном рабочем кабинете Верховного никого не было. Сталин сидел за большим столом, на котором была развернута карта, и он что-то отмечал на ней карандашом. Рядом стоял стакан остывшего чая, на пепельнице лежала забытая трубка, струившая ароматный сизый дымок.

Сталин приветливо поздоровался и попросил как можно подробнее проинформировать о положении на Кавказе.

Я доложил Верховному Главнокомандующему о контрударе по гизельской группировке врага, о мужестве войск, народных ополченцев, партизан, жителей столицы Северной Осетии — города Орджоникидзе.

Сталин внимательно выслушал меня, скупо улыбнулся в усы и ответил:

— Хорошо! Зайдите потом к товарищу А. С. Щербакову, чтобы о победе под Гизелью сообщили в сводке Совинформбюро. А осетин я знаю хорошо. Это народ гордый, умеет постоять за Родину в любой обстановке и с большим достоинством.

И. В. Сталин поинтересовался: каково настроение войск и местных жителей, много ли разрушений в городах и селениях, каково состояние Военно-Грузинской дороги?

Во время нашей беседы Сталин изредка присаживался за стол, словно скатертью накрытый большой картой, синим, хорошо отточенным карандашом делал на ней аккуратные пометки.